|
|
МАЛЬЧИКИ-МАЛЬЧИШКИ
повесть
Из чего же, из чего же, из чего же
Сделаны наши мальчишки?
Из веснушек и хлопушек,
Из линеек и батареек
Сделаны наши мальчишки!
(куплет детской песенки Юрия Чичкова
на стихи Якова Халецкого)
I
Мне двадцать лет!
Знаете, что такое двадцать лет? Это — счастье! Счастье, совершенно не зависящее
ни от каких условий и обстоятельств. Это — богатство!.. И, самое ужасное, что
понимать бесценность этого богатства начинаешь только... ещё двадцать лет
спустя, когда оно уже утеряно навсегда.
А на дворе — конец
93-го года, холодного и дождливого года, в котором всё лето ходили в плащах, а
зима началась 23-го октября, как сейчас помню. Выпал снег, потом начал таять,
потом выпало ещё больше. Замело, как в феврале: снегопады, оттепели, опять
морозы, гололёд, снова снег, и опять оттепели, морозы, гололёд — да не гололёд,
а гололедище!.. Ещё декабрь не наступил, а люди уже вздыхали: до чего же надоела
эта чёртова зима! А она по календарю ещё и не начиналась. Но уже успела
надоесть. И очень угнетало, что это безобразие, мало того, что заканчиваться не
собирается, а оно ещё, оказывается, только начинается!..
А мне всё в радость,
потому как в двадцать лет вообще всё в радость. Плохо, когда двадцатилетним
что-то в тягость, когда они уже не умеют просто любить жизнь как явление: не за
что-то, а просто так, и радоваться ей пусть даже совсем без причины — плохой
симптом для целого поколения. Никогда нельзя терять надежд, пока ты молод, пока
учишься, пока ещё рядом все твои друзья детства, и жизнь ещё не разметала нас.
Мне же в двадцать лет
было всё интересно, всё любопытно: что там будет дальше? И ничего не страшно: ни
внезапное обнищание почти всего населения крупнейшего государства мира, нашей
России, которая ещё два года тому назад называлась свистящим словом «эСэСэСэР»;
ни вспыхивающие там и сям вооружённые конфликты и просто самые настоящие войны
за давнишние обиды, за какие-то размытые цели, иногда даже словно бы от скуки,
от безработицы. И сама массовая безработица в стране тоже не пугает. Даже
интересно, что вот, например, на наш Завод пришла работать дефектоскопистом
бывшая гримёрша с Ленфильма! Когда и где ещё такое увидишь, как не в ту
счастливейшую пору, когда мне было двадцать лет?
В таком возрасте жизнь,
даже если она и страшная по каким-либо политическим, экономическим или
морально-нравственным меркам, в то же время кажется какой-то... светлой. Может
быть, потому, что похожа на первую любовь, у которой всегда много чувств и мало
будущего?..
Я всё ещё помню свою
школу и часто встречаю школьных учителей. Просто по улице идёшь и увидишь
кого-нибудь из их стойкой братии. Отчего же не увидеть, если живём все рядом,
разве только учитель математики получил-таки квартиру в Райцентре, которую его
семья ждала четверть века. Его жена так и не дожила до этого радостного момента.
Многим из них уже за семьдесят, но они всё ещё работают в городской школе.
Во-первых, их некем заменить, так как молодёжь на учительскую зарплату не
очень-то и зарится. Во-вторых, пенсии им хватает только на оплату коммунальных
услуг. И, наконец, в-третьих, все они считают своим долгом помогать своим детям
и даже внукам. Крепкая порода. Нам такими уж не быть.
Чаще всего вижу нашу
бывшую классную руководительницу Анну Ивановну, которая преподаёт русский язык и
литературу. Она уже была в пенсионном возрасте, когда мой класс заканчивал
школу, а сейчас и подавно. Но Анна Ивановна совсем не меняется с годами: всё
такая же энергичная, ясно и быстро мыслящая. Но однажды я встретила её совсем
расстроенной: на ней просто лица не было.
— Анна Ванна, что
случилось? — спросила я у всхлипывающей учительницы.
— Наташа, ты
представляешь, козочку мою, кормилицу мою убили! — заливается она слезами.
Козу она держала не
только для молока, но ещё и для пуха, из которого виртуозно вязала пуховые
платки, а дочка учительницы химии продавала их на рынке в нашем Райцентре. Это
являлось значимым вкладом в семейный бюджет.
— Как убили? Кто? —
удивилась я, подумав: кому может мешать обыкновенная коза.
— Братья Колупаевы! Они
ночью в мой сарай залезли и увели её. Она, видимо, упиралась, так они её
зарезали-и-и! Вся земля в крови-и-и! Как же я теперь без неё-о-о?
Братья Колупаевы — это
два взрослых мужика старше тридцати лет, которые раньше промышляли тем, что
обдирали всюду, где придётся, цветные металлы и сдавали их в пункт приёма,
которые с начала 90-ых годов появились даже в тех населённых пунктах, где не
было ни магазинов, ни дорог. Они воровали алюминиевую сетку, которой поселяне
огораживали свои сотки, снимали памятные бронзовые доски с домов, в которых
происходили какие-то значительные события прошлых эпох, сдирали таблички с
надгробий и элементы оград на кладбище. Да всего и не перечислишь! Когда же
цветных металлов нигде не осталось, Колупаевы стали воровать на железнодорожной
станции, где их мать-пенсионерка работала уборщицей, технический спирт из
цистерн и продавать его. Но потом и этот «бизнес» потерпел полный крах. Тем
более, что многие стали промышлять этим делом. На крохотную зарплату и пенсию
старухи-матери двум здоровым парням не очень-то и разгуляешься. А разгуляться
хотелось, да ещё как! Поэтому стали они выискивать всё, что плохо лежит, дабы
приспособить это под свои нужды и потребности. Поскольку в тех хозяйствах, где
ещё были мужики, могли ощутимо надавать по рукам, а то и по морде, братья стали
экспроприировать имущество одиноких женщин и старух. Таковых в округе было
большинство…
— Я к ним пошла, а они
её уже съели и сидят пьяные вместе с матерью своей. А Николай мне говорит: «Бог
велел делиться, Ивановна». Ещё обглоданными рёбрами моей Асеньки в меня же
кидались и хохотали. И ведь как же им не стыдно! — сокрушалась Анна Ивановна. —
Так только фашисты во время войны старух грабили, а эти же учились у меня оба: и
Толька, и Колька... Ах, мальчики-мальчишки, что же вы творите?.. Сожрали мою Асю
за один присест! Одни косточки остались от моей кормилицы-ы-ы...
Мы расстались, и мне
стало не по себе, что я ничем не могу помочь этой пожилой интеллигентной
женщине, которая смогла передать нескольким поколениям детей богатство русского
языка, хотя для многих в сегодня это перестало быть какой-либо ценностью.
Я встретила её через
несколько дней с маленькой беленькой козочкой, которую она бережно несла на
руках. Радости её не было предела:
— Наташа, такое
счастье, что даже страшно, — сказала она застенчиво, словно боялась это самое
счастье неосторожным словом спугнуть. — Ты представляешь, иду на днях из сарая
своего — я там дверь на петли вешала, — и останавливается около меня Трубачёв на
таком красивом автомобиле, да и разговорились мы с ним. Я ему и рассказала про
козочку мою, а он и говорит спокойно так: «Хотите, я этих Колупаевых наизнанку
выверну?». Я перепугалась! Ведь, говорят, что он и вправду может человека
порешить, чертёнок такой. Уж и не рада, что поведала ему о своём горе! Говорю:
не надо, не смел чтоб! А он засмеялся и спросил, сколько сейчас коза стоит на
рынке. А я уж и не знаю: сейчас ведь цены меняются, как погода — поди, разбери.
Я Асю-то свою лет пять тому назад покупала... А он из бумажника достал триста
долларов и мне протягивает. Отродясь таких в руках не держала. Зелёные! С
портретами выдающихся американцев! Две бумажки с Франклином, две — с Грантом. А
ведь совсем недавно в нашей стране, — перешла на шёпот Анна Ивановна, — могли
«вышку» дать за хранение валюты, а сейчас... Вот как жизнь-то резко изменилась,
Наташа! Так о чём это я... Ах, да! Вот он и говорит, что такой суммы должно
хватить. Я брать не хотела! Говорю, что мне вовек такой долг ему не вернуть — я
в уме-то посчитала, так астрономическая сумма получилась! — а он хохочет и
говорит, что у него сегодня просто очень хорошее настроение, и он мне столько
нервов за школьные годы вымотал, что это ему вовек со мной не расплатиться за
моральный ущерб. И добавил, что, если я денег не возьму, то он Колупаевых точно
наизнанку вывернет. Я испугалась да взяла: просила, чтобы он мне нашими деньгами
дал, да у него кроме долларов других и нет. Но он потом кликнул какого-то из
своих крепышей, так они мне через четверть часа привезли нашими деньгами. А тут
как раз у Тарасовых козлёнок остался от продажи. Девочка, — и Анна Ивановна
повернула ко мне своё приобретение, — тоже Асей назову.
— Бе-е-е, —
поздоровалась со мной новая Ася тоненьким, но своенравным голосом.
— Ну, Анна Иванна,
хорошо всё то, что хорошо заканчивается, — разделила я её радость.
— Я только вот чего
боюсь, — зашептала она, а козочка навострила на её слова уши. — Что если вдруг
Трубачёв с меня долг потребует? От него ведь чего угодно можно ждать: такие вещи
про него рассказывают...
— Да чего он будет с
Вас требовать? Что Вы думаете, для него эти триста долларов — такие уж большие
деньги?
— Вот и он мне так
сказал. И смеялся всё, говорил: дело удачное провернул... Ну, ладно, Наташа,
пойду, а то Ася наверно уже есть хочет.
— Ме-е-е, — подтвердила
предположение Анны Ивановны коза Ася.
На том мы и разошлись в
разные стороны. Когда я уже подходила к своему дому, мне встретился Толик
Колупаев, который, озираясь, тащил на себе мешок чего-то сыпучего — то ли песка,
то ли муки, — видимо, упёр где-то. Интересно, если бы он узнал, что Владислав
Трубачёв совсем недавно изъявлял желание вывернуть его вместе с младшим братом
наизнанку за поедание козы Анны Ивановны, как бы отреагировал? Должно быть, без
особого восторга.
Трубачёв Слава — бывший
пионервожатый нашего класса, а в описываемое мной время начала 90-ых годов —
местный криминальный авторитет по прозвищу Горнист. Он, в самом деле, был
когда-то горнистом и маршировал в колонне пионеров в первом ряду. Это было очень
красиво, хотя и несколько воинственно. Он гордился своей фамилией, потому что в
то время был очень популярен персонаж из фильмов для детей и юношества Васёк
Трубачёв.
Но это было в ту
далёкую эпоху, когда все мы были наивными детьми и горячо верили в то, что
являемся гражданами самой лучшей страны в мире. Тогда все дети Советского Союза
состояли в советских детских и молодёжных организациях и союзах, что само по
себе было неплохо. Хотя сейчас многие наши сограждане и плюются при воспоминании
о той поре и неистово накладывают на себя крестное знамение, уверяя всех в своей
непричастности к подобным учреждениям. Принято считать, что тогда не было
свободы. Может быть. Но её и сейчас нет. Сейчас многие люди так же несвободны,
но не от государственного гнёта, а от гнёта проходимцев всех мастей и
собственной дикости и дурости.
В первом классе нас
принимали в октябрят — дружных ребят, которые «любят труд и уважают старших».
Вот тогда к нам в класс и явился Слава Трубачёв, который был тогда уже пионером
и даже собирался вступать в комсомол. Он деловито сказал, что мы являемся его
подшефным классом, и приколол к нашим школьным пиджачкам и фартучкам звёздочки с
портретом Владимира Ильича Ленина в образе ангелоподобного хорошенького мальчика
лет пяти-шести. Златокудрый юный бог на октябрятских звёздочках к третьему
классу советской школы сменялся каким-то суровым лысым дядькой на пионерских
значках. «Ох, как жизнь стебает», — вздыхала про такие метаморфозы человеческого
возраста моя бабушка.
Он нам всем сразу
понравился — не Ленин, а Трубачёв, — потому что был очень обаятельным и, как
сейчас сказали бы, харизматичным. Хотя Ленин нам ни то, чтобы не нравился, а
просто его в те годы считали богом на официальном государственном уровне,
поэтому даже немыслимо было бы обсуждать свои симпатии или антипатии к нему:
богов не выбирают и не обсуждают. Уж какие есть. У других и таких нет.
Трубачёв с детства
проявлял задатки лидера. Он возился с нами, не жалея сил и времени. Учил
маршировать под аккомпанемент барабанного боя, организовал школьный хор,
устраивал всевозможные праздники, готовил нас к первомайской и ноябрьской
демонстрациям. Даже ставил для нас настоящие спектакли со своими однокашниками,
где виртуозно играл главные роли! Если же брал роль второго плана, то в его
исполнении она становилась ведущей.
Слава бесподобно играл
в школьном спектакле по повести Гайдара «Военная тайна» Мальчиша-Кибальчиша,
который не хотел, «чтоб буржуины пришли и забрали нас в своё проклятое
буржуинство». Он не выдал Военной Тайны даже после страшной муки, а самим им,
проклятым, было не догадаться, что за тайна такая. Также талантливо сыграл и
Мальчиша-Плохиша, который вероломно предал своих мальчишей-малышей за бочку
варенья да корзину печенья. И самого Главного Буржуина с толстым накладным
животом — хотя в современном мире ожирение сопутствует скорее нищете, чем
богатству — и в шляпе-цилиндре. В этой роли он таращил глаза и, обхватив ладонью
подбородок, удивлялся: «Что же это за страна? Что же это такая за непонятная
страна, в которой даже такие малыши знают Военную Тайну и так крепко держат своё
твёрдое слово?» и давал команду трубить тревогу сигнальщикам и махать флагами
махальщикам, потому что «будет у нас сейчас не лёгкий бой, а тяжёлая битва».
— И погиб
Мальчиш-Кибальчиш… — со слезами произносила слова автора Ленка Ковалёва,
председатель совета пионерской дружины нашей школы, а мы все рыдали в зрительном
зале от горя и ещё больше ненавидели злобных пузатых буржуев.
Ещё Славик Трубачёв
проводил в нашем классе политинформации по четвергам, где рассказывал нам об
ужасах капиталистического мира:
— А вы знаете, дети,
что в Нью-Йорке настолько высокая преступность, что вероятность быть
застреленным на улице такая же, как во время оккупации в годы Второй мировой
войны? — риторически спрашивал он.
— Ой, мамочки! —
пугались мы, потому что нас учили не оставаться равнодушными к тому, что
происходит в мире, и радовались, что у нас нет такой преступности и многих
других кошмаров «продажного буржуазного мира».
Мы тогда ещё не знали,
что совсем скоро наступит время, когда нам придётся шарахаться от собственной
тени в подъезде, когда отравляющий любое существование страх станет основной
эмоцией на постсоветском пространстве, потому что мы позаимствуем у Запада не
только джинсы и тяжёлый рок, но и высокий уровень преступности. Хорошо бы нам
научиться заимствовать у других народов что-нибудь хорошее и полезное, не
касаясь плохого и разрушительного, а то мы всегда сметаем всё без разбора, как
заплесневелую колбасу с пустого прилавка сельмага. Только где этому можно
научиться?..
Трубачёв бегал с нами,
как с писаной торбой, доказывая всем, что его подшефные пионеры — самые лучшие.
При этом он умудрялся оставаться шпаной, но ему всё сходило с рук опять-таки
благодаря его безмерному обаянию и активной общественной работе. Правда, он был
не таким хулиганом, как нынешние отморозки, а таким, как, например, Мишка Квакин
из «Тимура и его команды», всё «преступление» которого заключалось в воровстве
нескольких яблок из чужих садов, или Остап Бендер в сравнении со своими
современными коллегами по цеху. Кто бы мог подумать, что эти герои окажутся
невинными детьми при сопоставлении их с сегодняшними аферистами и
правонарушителями?
В шестом классе мы сами
стали вожатыми над новым поколением октябрят, а наш Слава закончил школу. Мы
упрашивали его остаться ради нас хотя бы на второй год, но в его аттестате не
было даже «троек». Нам было грустно, а ему весело. Его манили неизведанные дали
жизни.
Когда к концу 80-ых в
Кремле решили, что наша страна идёт каким-то не таким, как надо, путём, а каким
надо идти, тоже никто не смог внятно озвучить, то все мы пребывали некоторое
время в растерянности и даже в шоке. Но юность пела нам в уши, что всё будет
хорошо, и даже значительно лучше. Таково уж свойство этой поры начала жизни.
Вдруг выяснилось, что
наша Военная Тайна давно и выгодно продана буржуинам, а сказка про неё придумана
только для нас, советских граждан, чтобы мы, не задумываясь, пошли за неё на
плаху. Буржуи же все наши тайны и так знали и знают лучше нас самих. Бесстрашный
Мальчиш-Кибальчиш был объявлен пропагандистской мистификацией, а главным героем
нового времени стал как раз Мальчиш-Плохиш. Только его было уже не прельстить
банкой варенья и коробкой печенья, так как самым важным теперь для него стало не
лохануться и не продешевить при продаже Родины и своих собратьев. Совесть была
объявлена главным преступлением и недостатком современной и продвинутой
личности, поэтому все кибальчиши стали спешно перекрашиваться в плохишей.
Началась новая эпоха перестраивания и перекраивания прежнего устройства
государства. Бывшее государство СССР и всё, что с ним связано, было названо
«совком», и многие находили это название весьма остроумным, хотя и ежу понятно,
что при таком отношении к своему прошлому получишь соответствующее будущее.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...